— Если вы имеете в виду грядущую смерть, это не несчастье, — с жаром возразил я.

Он с любопытством посмотрел на меня:

— Вы не боитесь смерти?

Я пожал плечами:

— Нет. Я бессмертен.

— Значит, вы действительно из Башни Мороза?

— Я не знаю своего происхождения. Я принимал облик самых разных героев. И видел Землю во многие ее периоды.

— В самом деле? — Его интерес возрос, хотя оставался, на мой взгляд, чисто познавательным. В нем не было ни сочувствия, ни эмоций — только мысль. — Значит, вы — путешественник во Времени?

— В каком-то смысле, да. Но боюсь, не в том, какой вы имеете в виду.

— Я слышал, что много веков назад на Земле жили люди, которые умели перемещаться во Времени. Они знали, что этот мир умирает, и покинули его. Но если это всего лишь легенда, то легендой должны быть и вы? Однако вы существуете.

— Значит, вы верите, что я не самозванец?

— Пожалуй, да. В каком же смысле вы путешествуете во Времени?

— Я появляюсь там, куда меня вызывают, и для меня не имеет значения, прошлое это, настоящее или будущее. Цикличность Времени тоже не играет никакой роли, поскольку я уверен, что существует бесконечное множество миров и предопределений. История этой планеты, возможно, никогда не нуждалась ни в одном из моих воплощений, хотя использовала их все.

— Странно, — задумчиво проговорил Шаносфейн, пощипывая бровь изящными пальцами. — Наш мир так ограничен, так четко очерчен, в то время как ваш обширен и хаотичен. Значит, если вы, прошу прощения, не душевнобольной, то некоторые мои теории подтверждаются. Интересно…

— Но моя задача, — продолжал я, — возвратиться в один из моих прошлых миров, если он еще существует, и сделать все возможное, чтобы остаться в нем навсегда.

— Неужели вам надоели перемещения из одного мира в другой?

— Это не может продолжаться вечно, лорд Шаносфейн. Особенно если в одном из миров живет человек, которого я люблю вечной любовью, и он разделяет мои чувства.

Я говорил и не мог остановиться. Я рассказывал ему свою историю — все, что произошло со мной с тех пор, как Джон Дакер был призван королем Ригеносом повести человечество на борьбу против элдренов, как стал Урликом Скарсолом и как меня встретил на берегу патруль из Ровернарка. Шаносфейн слушал с большим вниманием и ни разу не прервал, пока я не закончил.

Он немного помолчал, потом сделал знак слуге, чтобы тот принес воды и риса, и вновь погрузился в размышления, а я решил, что теперь-то он уже не сомневается, что перед ним сумасшедший.

— Итак, вы утверждаете, что вас сюда позвали, — произнес он наконец. Однако мы вас не звали. Даже в минуты страшной опасности мы вряд ли бы поверили в легенду о человеке, идущем через историю.

— Может быть, есть кто-то еще, кто мог позвать меня?

— Есть.

— Но епископ Белфиг утверждает, что этого не может быть.

— Белфиг всегда говорит то, что соответствует его настроению, а не действительности. Кроме Ровернарка существует еще и общины, а по ту сторону моря и города. Во всяком случае существовали до того, как явились Серебряные Воины.

— Серебряные Воины? О них он даже не упоминал.

— Вероятно, забыл. С тех пор прошло слишком много времени.

— Кто они?

— Разрушители. Но мотивы их неясны.

— Откуда они взялись?

— Скорее всего, с Луны.

— С неба?

— Говорят, с другой стороны мира. В литературе я встречал упоминания о них. Однажды они уже приходили, но это продолжалось недолго.

— Эти Серебряные Воины — люди?

— Если полученные мною доклады верны, то нет.

— И они угрожают вам, лорд Шаносфейн? Они хотят захватить Ровернарк?

— Похоже, они хотят захватить всю планету.

Я взглянул на него — его равнодушный тон был мне неприятен.

— Вы не боитесь, что они уничтожат вас?

— Пускай планета принадлежит им. Какая от нее польза? Нас все равно скоро поглотят льды. Солнце меркнет, и с каждым годом льды подползают все ближе. На мой взгляд, Серебряные Воины более приспособлены к жизни в этом мире.

Его доводы были убедительны, и все же я поражался его равнодушию и восхищался тем, как он держится. Ведь, в противоположность ему, моим предназначением было — бороться (правда, в данном случае я еще не понимал, за что), и хоть я и не желал участвовать в боях Вечности, бессознательно всегда ощущал себя воином.

Ответить ему не успел. Черный Светский лорд поднялся и произнес:

— Мы еще поговорим. Вы можете жить в Ровернарке сколько вам угодно.

С этими словами он вышел из зала. Появился слуга с рисом и водой на подносе и, поставив пищу на стол, последовал за своим господином.

Теперь, после беседы с обоими повелителями Ровернарка — Духовным и Светским, я был в еще большем недоумении. Почему Белфиг ничего не сказал о Серебряных Воинах? С кем мне предназначено сразиться — с ними или, может быть, с народом Ровернарка?

Итак я жил теперь в обсидиановом городе Ровернарке — одинокий, тоскующий по Эрмижад. Долгие часы проводил над старинными книгами, с трудом разбирая рукописные тексты, пытаясь найти выход из своего трагического положения и чувствуя, как растет с каждым днем во мне отчаяние.

Если быть точным, в обсидиановом городе не было ни дней, ни ночей. Люди спали, вставали, ели, когда им этого хотелось. И чем бы они ни занимались, все делали со скукой и неохотой.

Мне предоставили отдельные покои, которые находились на уровне ниже Хередейка, принадлежащего епископу Белфигу. Они были украшены не столь причудливо, как палаты епископа, но я бы предпочел еще большую простоту такую, в которой жил Шаносфейн. Я узнал, кстати, что Шаносфейн, заняв свой пост после смерти отца, сам приказал вынести из Дхетгарда почти все украшения. Мои апартаменты были чрезвычайно удобны — любой сибарит нашел бы их роскошными. Но в первые же недели меня одолели посетители.

Каждую ночь в мою спальню являлись одна за другой молодые женщины, и мне, живущему лишь мыслями об Эрмижад, предлагали наслаждения куда более экзотичные, чем те, которые испытал сам Фауст. К их удивлению, я отказывал им, стараясь делать это как можно вежливее. С подобными предложениями приходили и мужчины — в Ровернарке это не считалось постыдным. Их я тоже выпроваживал без лишних слов.

Наконец, явился сам епископ Белфиг с подарками: юными рабами, нарумяненными и накрашенными, как их хозяин; обильной пищей, не вызывающей у меня аппетита; эротическими трактатами, которыми я не интересовался; предложениями совместных актов, которые были мне отвратительны. Но поскольку был обязан Белфигу и крышей над головой, и возможностью работать в библиотеке, я сдержался и расценил все это как проявление гостеприимства, хотя его вкусы и внешность были омерзительны.